Император Николай II 18 февраля 1905 года подписал рескрипт на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина, в котором ему предлагалось разработать проект закона о созыве в России законосовещательной Думы. В июле 1905 г. под председательством государя в Петергофе было созвано специальное заседание, итогом которого явилось издание Высочайшего Манифеста, предполагающего созыв такой Думы. Народные избранники должны были заниматься предварительной разработкой законодательных предположений и обсуждением росписи государственных доходов и расходов.
Выборы в Думу в 1906 году не были первыми подобными выборами для России. Как известно, к этому времени уже привычным явлением было, например, избрание городских органов власти и земских собраний. Не были эти выборы, строго говоря, и первой попыткой общенационального представительства. Даже если не упоминать о земских соборах, еще в XVIII веке состоялись выборы депутатов «изо всех уездов и городов Империи» в Уложенную комиссию, призванную обсуждать новые законы. Идея же созыва Думы впервые стала реализовываться зимой 1905 г., вслед за трагическими событиями «кровавого воскресенья»1. «Кровавое воскресенье » 9/22 января 1905 г. утвердило деморализующий миф о расколе между Царем и народом — тот миф, который на протяжении следующих лет стал орудием в информационной войне и использовался всеми оппозиционными партиями и различными тайными обществами. Триединство — Православие, самодержавие и народность — оказалось разбитым, из-под монархии выбивалась опора — народное доверие; а затем со всеми расправились поодиночке.
Недавно, в 2006 году, Россия негромко отметила одну из самых заметных юбилейных дат в истории нашего Отечества — 100-летия российского парламентаризма. В своей думской форме российский парламентаризм возникал в XX веке дважды, и всякий раз — после кровавых революционных потрясений. Но как в девятисотых, так и в девяностых годах ушедшего века стало очевидным, что Государственная Дума России не могла и не может по сей день работать полноценно без взаимодействия с Русской Православной Церковью (РПЦ).
Тогда, в начале века, российское духовенство с нетерпением и надеждой ожидало созыва Думы. 14 октября 1905 г. столичная цензура дозволила издание брошюры «Государственная Дума и пастыри Церкви», которая выходила в свет от имени группы петербургских священников. «Давно желанное слово скоро перейдет в ожидаемое с трепетом сердечным дело, — писали не желавшие называть свои имена авторы. — Не сегодня–завтра начнутся выборы в Государственную Думу. Кому не понятно, как важно для России, из кого составится Дума? Люди какого направления, каких взглядов, какого устоя войдут в Думу? И еще трепетнее забьется сердце, когда подумаешь, как могут быть проведены выборы... Хочется молить Бога, хочется просить людей, хочется увещевать, умолять, разъяснять, призывать, чтобы выборы были проведены честно и неподкупно, умно и обдуманно, без всякого вмешательства и богатеев-мироедов, и мелких и крупных властей, с соблюдением интересов правды и истины, интересов всей России, и особенно изможденного от нищеты и приниженного бесправием народа»2. Таковы были чаянья столичного духовенства и в ту пору, когда дальнейшим ходом революционных событий в России законосовещательная булыгинская Дума была уже сметена.
17-го октября 1905 г. манифестом «Об усовершенствовании государственного порядка» государь пообещал созвать уже Думу законодательную. декабре 1905 г. в Царском Селе под председательством Николая II было созвано очередное совещание, в задачу которого входило обсуждение возможностей расширения сословного представительства в Думе. К земледельческой, городской и крестьянской куриям прибавили еще и рабочую курию. уриальная система была заимствована из опыта выборов в земские и городские представительные учреждения.
Если сравнить с нынешней ситуацией, когда на выборах часто используется технология «рекламных депутатов», то следует признать, что кое-чему у дореволюционного законодателя в плане предотвращения использования административного ресурса можно поучиться3. Достоинством законодательства о выборах являлось право избирателей присутствовать при подсчете голосов на избирательных участках в городах, учитывая, что участковые комиссии состояли всего из трех членов. Примечательно также, что царским указом 8 марта 1906 г. в целях защиты свободы и правильности выборов в Государственный Совет и Государственную Думу были установлены весомые меры уголовной ответственности. Как отмечает председатель Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации Б. В. Грызлов: «Выборы в первую Государственную Думу проходили при наличии устойчивой системы местного самоуправления, в то время как сейчас такая система еще только создается»4.
Следует учитывать, что подготовка к выборам в I Думу проходила на фоне вооруженных революционных выступлений в Москве и в других городах. унты и террористические акты преследовали цель парализовать деятельность правительства. За полгода со дня издания октябрьского Манифеста в России были убиты или ранены более полутора тысяч чиновников, военных и полицейских. Власть принимала ответные меры. В 41 губернии действовало военное положение, в 27 губерниях — режим «усиленной охраны», а в 15 — «чрезвычайной охраны». За четыре дня до открытия заседания I Думы государь утвердил «Основные государственные законы Российской Империи». В этот же день была брошена бомба в московского генерал-губернатора вице-адмирала Ф. В. Дубасова.
I
Торжественное открытие I Государственной Думы и начало ее работы, 27 апреля 1906 г., стало крупным общественным событием. Признали новый парламент и его «старшие братья» в Европе. Что же касается духовенства, то в I Думе заседало всего шесть клириков: отцы Клавдий Афанасьев, Павел Воздвиженский, Василий Гума, Авдий Концевич, Николай Огнев и Алексий Поярков4. Основной вопрос, который эта Дума пыталась рассмотреть, был аграрный. Хотя собственно церковные вопросы I Дума рассмотреть не успела, это вовсе не означает, что ее депутаты были равнодушны к религиозной проблематике. Так 49 депутатов, большинство из которых состояли в самой многочисленной кадетской фракции (в первой Думе ей принадлежало 179 мест), 12 мая 1906 г. подали записку председателю Думы С. А. Муромцеву. Записка содержала просьбу внести приложенные к ней основные положения законопроекта о свободе совести на рассмотрение Думы и признать рассмотрение спешным. Среди подписавших записку были известные общественные деятели и ученые М. М. Ковалевский, Н. И. Кареев, князь Д. И. Шаховской, В. Д. Набоков, П. И. Новгородцев. Свою подпись поставил и депутат от области войска Донского православный священник Клавдий Афанасьев. Однако было бы совершенно неверно рисовать картину идиллического сотрудничества между светскими депутатами Думы и теми немногими священнослужителями, которые также оказались ее членами. Провинциальное и военное духовенство было возмущено антипатриотической настроенностью многих думцев. В этой связи заслуживает упоминания заметка священника Авдия Концевича «Пастырский голос в Государственной Думе», которая была напечатана в «Известиях по СанктПетербургской епархии» за 1906 г. № 9.
«Когда я ехал в Петербург в качестве члена Государственной Думы, — писал о. Авдий Концевич, — я преисполнен был горячего желания вложить и со своей стороны в сокровищницу созидательной работы Думы свою лепту... Поэтому я был страшно поражен, когда мне пришлось в течение нескольких дней слушать зажигательные речи о том, что на Руси святой все гнило и что даже следует выключить из проекта самые дорогие для русского сердца слова: «русский народ» и «русская земля»...
Поэтому, когда Дума перешла к обсуждению того пункта своего адреса, где сказано было, что Государственная Дума в числе неотложных своих задач считает широкое удовлетворение давно назревших требований отдельных национальностей племен и народностей, духовное объединение коих возможно лишь при удовлетворении всех этих племен сохранить и развивать «своеобразие» в отдельных сторонах быта, — у меня явилось страстное желание заставить Думу высказаться точно и определенно по вопросу: считает ли Дума своей неотложной задачей озаботиться о сохранении «своеобразия» России или, быть может, Дума намерена посягнуть на самобытность России и дать России новый облик, новое имя?»5.
Сегодня с высоты прошедших ста лет трудно не усмотреть известной проницательности в словах священника Авдия Концевича. Пройдет менее 20 лет и страна, перевернутая февральской буржуазной и октябрьской социалистической революциями, примет не только новый облик, но и новое имя — Союз Советских Социалистических Республик.
Революционные настроения в I Думе проявлялись и в том, что многие депутаты высказывались за введение полной религиозной свободы в России. Они пребывали в убеждении, что именно это является первой обязанностью первого русского парламента. Депутаты полагали, что только полное осуществление свободы совести «может восстановить то доверие и нравственную связь отдельных народностей, без которых невозможно процветание, благоденствие и мощь России...»6. Вполне понятно, что государственная власть не могла согласиться с требованием этой группы депутатов таким образом решить вопрос о свободе совести, чтобы полностью уничтожить законодательно закрепленное тысячелетнее первенство РПЦ. Тем более, что основные положения законопроекта о свободе совести в наихудшее положение ставило именно Православную Церковь. В разгар революции санкционировать разрушение традиционно существовавшего церковно-государственного союза было бы равносильно политическому самоубийству, но именно к такому самоубийству и стремились подтолкнуть многие члены Думы государственную власть.
Следует иметь в виду, что уже с первых дней работы Думы депутатское большинство сконцентрировало свое внимание на ожесточенной критике правительства и вовсе не было настроено на конструктивную работу. Партия кадетов пользовалась самой мощной финансовой поддержкой по сравнению со всеми остальными партиями, в том числе проправительственными. В Москве, например, на предвыборные цели кадеты истратили более 700 тысяч рублей, в то время как «умеренные» — около 335 тысяч, а проправительственные монархисты – немногим более 10 тысяч7. С помощью прессы в обществе было сформировано критическое отношение к действиям верховной власти.
На волне преобладающих антиправительственных настроений большинство мест в Думе получили враждебно настроенные по отношению к власти депутаты. Депутаты даже отказали правительству поддержать его заявление, осуждающее революционный террор. А вот некоторые примеры наиболее громких террористических актов, совершенных в это время.
14 мая эсеры бросили бомбу на Севастопольской набережной в генерала Неплюева, коменданта Севастополя; убито и покалечено более 100 человек.
А 19 июня Дума принимает законопроект об отмене смертной казни. 8 июня застрелен у себя на даче главный адмирал Черноморского флота Чухнин. 2 июля в Петербурге убит генерал Козлов. При этом, не решая острые, накопившиеся в стране проблемы, Дума бойкотирует правительство, требуя подчинения ей Совета министров и роспуска Государственного Совета. Манифест о роспуске такой Государственной Думы, последовавший уже 20 июня 1906 г. не вызывает удивления.
II
Распустив I Думу, правительство созвало II Думу, выборы в которую проводились на основе прежнего избирательного закона. Из 13 клириков к правым относились только 4 депутата – епископы Евлогий (Георгиевский), Платон (Рождественский) и двое священников. Правительство рассчитывало, что II Дума будет по своему составу более умеренной, но Дума, начавшая работу 20-го февраля 1907 г., оказалась еще более революционной. Уже в своем первом выступлении 6 марта 1907 г. председатель Совета Министров П. А. Столыпин напомнил депутатам о том, что свобода совести, неприкосновенность личности, жилища, тайна корреспонденции остались еще не нормированы законодательством. «Вследствие сего, — говорил П. А. Столыпин, — в целях проведения в жизнь начал веротерпимости, правительство вменило себе прежде всего в обязанность подвергнуть пересмотру все действующее законодательство и выяснить те изменения, оторым оно должно подлежать в целях согласования с указами 17 апреля и 17 октября 1905 года»8. Председатель также заявил о призвании власти оберегать полную свободу внутреннего управления Церкви и о своей глубокой вере в спасение Православной Руси по молитвам русских людей.
Вспоминая именно эти времена, митрополит Вениамин (Федченков) писал: «Только один раз явился у трона многообещающий яркий человек П. А. Столыпин. Он бросил дерзновенно-крылатое слово революционной Думе: «Не запугаете!»9 12 марта Столыпин представил на рассмотрение Думы практически все законоположения, направленные к осуществлению свободы совести, которые разработало МВД. 13 марта на заседании Думы обсуждался вопрос об отмене временного закона о военно-полевых судах. Cтолыпин выступил с речью. Он задал вопрос депутатам: «Вправе ли правительство перед лицом своих верных слуг, ежеминутно подвергающихся опасности, сделать гласную уступку революции?». 10 апреля в Думе была представлена Декларация правительства по аграрному вопросу. Знаменитая речь Столыпина в Думе завершилась словами: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»
Здесь уместно сказать, что некоторые представители русского духовенства в оценке тогдашних политических событий частенько оказывались более прозорливыми, не только чем тогдашние светские политики, но даже чем некоторые нынешние историки. Митрополит Вениамин (Федченков), восхищавшийся дерзновенно-крылатым столыпинским «Не запугаете!», в то же время признавал: «Это было сказано более смело, чем исторически прозорливо. Сам же он был убит в киевском театре, где был и царь, провокатором Богровым, а революция продолжала тихо расти... Ему приписывалась некоторыми будто бы гениальная спасительная идея земледельческой системы, так называемого «хуторского» хозяйства; то, по его мнению, должно было укрепить собственнические чувства у крестьян-хуторян и пресечь таким образом революционное брожение... Тогда я жил в селе и отчетливо видел, что народ – против нее... Да и вообще, спасать русский народ лишь буржуазным соблазном личной корысти было совсем неглубоко, недуховно, негосударственно. Православный великорусский народ привык к общинному укладу жизни. И хутора в народе «провалились»10.
3 июня 1907 г. П. А. Столыпин совершил так называемый третьеиюньский переворот. Поводом для этого послужило обвинение членов социал-демократической фракции в военном антиправительственном заговоре. Правительство потребовало от Думы временно устранить от заседаний всех социал-демократов и арестовать 16 человек из их состава. И хотя депутаты не возражали против обсуждения предложенного вопроса, реализоваться таковое желание уже не смогло. 3 июня подписан манифест «О роспуске Государственной Думы, о времени созыва новой Думы и об изменении выборов в Государственную Думу». В новой Думе будет уменьшено представительство от нерусских народов. По словам публициста М. Меньшикова, «державная власть отказалась давать средства революции».
Итак, «Дума народного гнева», проведя всего 53 заседания, также оказалась не способной на конструктивное сотрудничество с властью.
III
Таким образом, Дума первого и второго созывов не смогла обсудить вопросы, касавшиеся положения Православной Церкви. Они по наследству перешли в III Думу, которая начала работу 1 ноября 1907 г. и просуществовала весь положенный пятилетний срок.
В исторической науке утвердилось мнение о крайне консервативном характере III Думы. Эта точка зрения в значительной степени основывается на ленинской характеристике: «III Дума – не соглашательская, а прямо контрреволюционная...». Однако резкое снижение «революционной активности трудящихся масс» после 1907 г. объясняется не столько «разгулом реакции», сколько явным повышением благосостояния рабочих. С 1909 г. в России начинается мощный подъем индустрии (от 13 до 19% в год). В духовных семинариях вводится отдельный предмет «Обличение (критика) социализма». Изменения в политическом климате наблюдались не только в среде пролетариата, но и среди интеллигенции. Одним из выражений такого настроения стал сборник статей «Вехи».
В III Думу были избраны 45 священников и 2 епископа — Евлогий (Георгиевский) и Митрофан (Краснопольский), который был также Председателем комиссии по борьбе с пьянством. Еще 4(17) июня 1909 г. в № 6 газеты «Социал-Демократ» Ленин выступил со статьей «Классы и партии в их отношении к религии и церкви». Поводом, побудившим Ленина подготовить статью для этой нелегальной газеты, являвшейся центральным органом РСДРП, стало выступление в Думе епископа Митрофана от 16 апреля 1909 г.
Владыка, бывший тогда депутатом от Могилевской губернии, откровенно заявил: «первые шаги нашей думской деятельности были направлены именно к тому, чтобы нам, почтенным высоким избранием народным, чтобы здесь в Думе стать выше партийных дроблений и образовать одну группу духовенства, которая бы все стороны освещала со своей этической точки зрения...»11. Однако этого не произошло. Ранее, еще 2 ноября 1907 г., священники, избранные депутатами III Думы, представились митрополиту Антонию. Похоже, что именно во время этой встречи депутаты-клирики сообщили митрополиту о своем решении не обособляться в отдельную «клерикальную» фракцию.
Тем, кто принимал это роковое решение, по всей видимости, не были известны слова Ленина двухлетней давности, опубликованные 27(14) мая 1905 г. в «Пролетарии» № 1: «Брожение среди духовенства, стремление к новым формам жизни, выделение клерикалов, появление христианских социалистов и христианских демократов, возмущение «иноверцев», сектантов и т. д.: все это играет как нельзя больше на руку революции, создавая благоприятнейшую почву для агитации за полное отделение церкви от государства. Вольные и невольные, сознательные и бессознательные союзники революции растут и множатся не по дням, а по часам, Вероятность победы народа над самодержавием усиливается»12. Однако вряд ли те клирики, что твердо положили не обособляться в отдельную «клерикальную » фракцию, не ведали о глубоком убеждении такого выдающегося православного мыслителя, как Л. А. Тихомиров, который подчеркивал, что «духовенство, пригодное к общественной деятельности, не должно иметь других партий, кроме своего церковного круга»13.
Л. А. Тихомиров предвидел, что разбитые по отдельным политическим фракциям священники совершенно утратят самостоятельное значение в российском парламенте и станут выражать интересы партий, конфликтуя между собой. Но именно из опасения, что этого вдруг-то и не произойдет, Ленин так опасался возможности «чистого клерикализма». Зато его радовало всякое церковное обновленчество, подрывавшее единство РПЦ.
Не пройдет и десяти лет, как антиклерикальные настроения думских депутатов отзовутся в душах тех «сознательных» пролетариев, которым захочется громить храмы и расстреливать священников. Жертвой «красного террора» в 1919 г. падет и епископ Гомельский Митрофан. И уж затем, воистину, такое жуткое «придет время», когда миллионы пролетариев станут воплощать свое погромное настроение «в революционное действие» в ходе всех последующих «пятилеток безбожия».
Складывается впечатление, что молодой российский парламентаризм, закладывая на протяжении ряда лет идейную основу для взрыва духовных основ существовавшего общественного и государственного строя, в конечном счете выносил смертный приговор себе самому. И этот смертный приговор с некоторой отсрочкой исполнения должен был обрушиться как на либеральные, так и на революционные тенденции в стане приверженцев парламентской демократии. Как повелось говорить уже после 1917 г.: «За что боролись, на то и напоролись».
Но правомерен ли такой вывод по отношению к депутатам III Думы? Ведь в советской исторической науке эта Дума традиционно клеймилась как «черносотенная» и «контрреволюционная». Между тем, если мы обратимся к свидетельствам некоторых членов III Думы из числа духовенства, например, к сочинениям священника-миссионера Саввы Богдановича, то традиционная для советской истории характеристика Российского парламента тех лет может быть поколеблена. Так в 1911 г. отец Савва Богданович, характеризуя психологический настрой III Думы, пишет: «18-го сего мая в думском заседании одно незначительное обстоятельство вызвало извержение огромного огненного потока из глубины революционных сердец, раскаленных агитациею масонского социализма... Вся думская гвардия “внеподданных” и “внерусских”..., выдрессированная под масонскую дудку “русской группы междупарламентского союза”, торжественно поклялась... чистить вводимое в западных губерниях земство от всякого участия православного духовенства»14.
Не вдаваясь в детали политического конфликта 95-летней давности, о котором пишет о. Савва Богданович, следует все-таки признать, что антиправославные настроения были достаточно сильны и в III Думе. Выступления архиереев, как и следовало ожидать, вызывали резкую неприязнь и критику слева — от кадетов до социал-демократов. Последние в привычнообличительной манере заявляли, что господствующая в России Церковь — служанка государства, поддерживающая его во всех начинаниях. Изрядное число депутатов и в III Думе смотрело на Церковь прежде всего как на политический институт и заявляло о монополизации веры в России «официальным исповеданием». В ответ на резкие суждения «левых» депутатов священники и архиереи приводили примеры активной римскокатолической экспансии даже в тех местах, где поляки почти не жили.
Уже в первый год работы III Думы стало очевидно, что многие депутаты воспринимали церковные вопросы исключительно как «ведомственные», не затрагивающие интересы большинства русского народа. Примером могут послужить огромные трудности с финансированием церковно-приходских школ. Если вопрос о школах напрямую затрагивал интересы РПЦ, то рассмотрение пакета вероисповедных вопросов касалась ее опосредованно. десь сложность состояла в том, чтобы увязать юридически закрепленное традиционное первенство Православной Церкви в империи с возможностью осуществления идеи свободы совести. Необходимость такой увязки осознавала и исполнительная власть. Выступление Столыпина в Думе по вероисповедным вопросам было показательно уже тем, что государство публично заявило о своем намерении разрешить вопрос свободы совести и предложило для этого ряд законопроектов.
Очевидно, что, даже в консервативной, по сравнению с предшествовавшими созывами, III Думе отношение к Православной Церкви было не простым. Взаимоотношения между Думой и Церковью, писал впоследствии митрополит Евлогий (Георгиевский), «были безысходной коллизией двух сторон, друг к другу чуждых, а порой и враждебных». Депутаты прекрасно понимали, что, предъявляя претензии к Святейшему Синоду, они высказывают недовольство самой «симфонической» светской властью.
После убийства П. А. Столыпина 1 сентября 1911 г. Мордко Богровым, который был внедрен революционерами в агентуру Киевского охранного отделения, правительство решило отказаться от разработки многих, в том числе и церковных вопросов.
IV
В работе IV Думы, первая сессия которой состоялась 15 ноября 1912 г., духовенство (48 мест) также принимало активное участие. Причем, как и в предыдущей Думе, среди депутатов были два архиерея: епископ Кременецкий Никон (Бессонов) и епископ Елисаветградский Анатолий (Каменский). целом же численность священников в Думе сохранилась на прежнем уровне — в Таврическом дворце они получили 48 мест.
Государственный Совет, своего рода «вторая палата» российского парламента, члены которого частью избирались, а частью назначались государем из высших сановников империи, был не согласен со многими положениями думского законопроекта по вероисповедным вопросам, полагая необходимым максимально «охранить» права РПЦ. В результате создали согласительную комиссию, которая выработала «компромиссный» вариант. Однако после этого Дума уже перестала торопиться с повторным рассмотрением законопроекта: до конца 1912 г. депутаты так и не решили этот вопрос.
Не был решен он и в период работы IV Думы. Хотя вопросы религиозной нетерпимости стояли в ее повестке дня не менее остро. При высочайшем накале депутатских страстей вокруг межэтнических и межконфессиональных проблем не трудно догадаться, что IV Дума также была одержима «революционным неврозом». В конце декабря 1913 г. Святейший Синод принял решение, запрещающее лицам духовного звания принимать участие в деятельности политических партий и движений. Вплоть до начала Первой мировой войны думское духовенство не высказывалось о необходимости созыва Поместного Собора, занимаясь обычной законотворческой работой. Впрочем, этот вопрос активно обсуждался светскими депутатами, особенно «левыми». Начало войны нарушило ход работы Думы, сессии стали созываться нерегулярно, церковные вопросы окончательно перешли в разряд второстепенных.
О Церкви вспоминали лишь в контексте некоторых проблем, как это было, например, при обсуждении финансовой сметы в феврале 1916 г. Наряду со светскими депутатами откровенно выступали против «немецкого засилья» и депутаты-священники. Причем в Таврическом дворце они не занимали левых скамей. О «темных силах», подразумевая Распутина, говорил центрист отец Симеон Крылов. Особенно горяча была речь «националиста »-священника Вениамина Немерцалова, предлагавшего Думе выдвинуть лозунг: «Долой темные силы от святых врат Церкви, долой немецкое засилье в вопросах веры и Церкви»15.
Произошло то, о чем часто писали и чего так боялись многие православные клирики и миряне: Церковь оказалась втянутой в политику. К февралю 1917 г. Дума, попросту говоря, стала превращаться в центр революции.
Трудно не согласиться с мнением доктора исторических наук А. Б. Николаева: «В дни Февральской революции существовало два центра революции — думский и советский. Особенность функционирования этих центров состояла в том, что при решении важнейших задач революции они создавали совместные структуры (использовали другие формы сотрудничества).
В результате этого происходило слияние (соединение) этих центров в один (думско-советский) центр в вопросах практической деятельности при значительном преобладании думского элемента над советским»16. 5 февраля (10 марта) 1917 г. Николай II подписал Указ о роспуске IV Думы.
V
Таким образом, антиклерикальные настроения, характерные для первого этапа российского парламентаризма, создавали духовно-политические предпосылки для тотального погрома Русской Православной Церкви в первые два десятилетия советской власти. И вместе с тем окончательное крушение советской власти в октябрьские дни 1993 г., когда в Москве расстреливались защитники «Белого Дома», привело к удивительным метаморфозам думской формы современного российского парламентаризма.
Полезно напомнить, как 28 сентября 1993 г. в период резкого нарастания конфронтационной динамики между двумя ветвями государственной власти в России Х съезд народных депутатов обратился к Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II. При этом сообщалось, что Х съезд народных депутатов принял дважды отвергнутый Б. Н. Ельциным Закон Российской Федерации «“О свободе вероисповедания”, закрывающий дорогу “беснующимся зарубежным проповедникам и мракобесам”. Вместе с тем съезд просил Патриарха “приложить все усилия для преодоления распада России и развязывания гражданской войны и достижения национального согласия нашего великого многонационального Отечества”»17.
На следующий день Патриарх Алексий выпустил «Воззвание», в котором говорилось: «Россия — на краю пропасти. Ныне мы перед выбором: или остановить безумие, или похоронить надежду на мирное будущее России. Особенно трагично то, что сегодня может распасться Российская держава. Если это произойдет, будущие поколения проклянут нас...
От имени Церкви я призываю противостоящие стороны к диалогу и предлагаю любую форму необходимого посредничества в это судьбоносное время. В связи с происходящими событиями созывается экстренное заседание Священного Синода. Всех православных христиан прошу молиться о спасении России. Пусть и те, кто ни разу в жизни не обращался к Богу, возопиют ныне к Нему. Верю: Господь даст силу народу Своему, Господь благословит народ Свой миром! (Пс. 28, 11)»18.
Патриарх предложил посредничество и место для встречи – Данилов монастырь. Здесь особо следует подчеркнуть, что «Воззвание» было составлено, когда Святейший (с 27 сентября) пребывал в США. Однако Предстоятель РПЦ счел необходимым прервать свой визит в связи с событиями в Москве и 30 сентября вернулся в Москву. 2 октября переговоры в Свято-Даниловом монастыре между представителями Президента России и Верховного Совета продолжились с участием Патриарха Алексия. Участники переговоров подписали программу мер, разработанных группой экспертов, по нормализации обстановки вокруг Белого дома. Программа предусматривала: взаимное предоставление информации о планируемых действиях и состав вооруженных сил и вооружений у каждой из сторон, разработку совместного графика сокращения вооружений, одновременную ликвидацию сторонами заграждений вокруг Белого дома. Предполагалось также подписать график совместного сокращения сторон и документ, гарантирующий безопасность лиц, находящихся в Белом доме. По оценке Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, «были у нас сегодня и драматические минуты, были и минуты согласия и доброты. Я думаю, что надо продвигаться вперед».
К сожалению, в первые октябрьские дни 1993 г. «минуты согласия и доброты » не восторжествовали над часами взаимной ненависти. Переговоры сторон не удались. Кровопролитие не было остановлено. Тем не менее, после кровавых событий 3–4 октября 1993 г. авторитет Русской Православной Церкви для новых российских парламентариев стал весьма значителен. Едва ли не все депутатские фракции новой Государственной Думы стремятся подчеркнуть свою лояльность РПЦ.
Складывается впечатление, что четыре революции, пережитые нашей страной в ХХ в. и повлекшие за собой гибель миллионов людей, научили, наконец, российских парламентариев бережнее относиться к тому, что всегда составляло духовную основу нашей государственности — к Православной вере и Церкви Христовой.
1 Зырянов П. Н. Православная церковь в борьбе с революцией 1905–1907 гг. М.: Наука, 1984. С. 41–58.
2 От группы петербургских священников. Государственная Дума и пастырь церкви. СПб., 1905. С. 3–4.
3 Фирсов С. Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х — 1918 г.). «Круглый стол по религиозному образованию и диаконии». М., 2002. С. 345.
4 Грызлов Б. В. Парламентские выборы и развитие многопартийности в современной России // Там же. С. 5.
5 Концевич А. Пастырский голос в Государственной Думе // Известия СанктПетербургской епархии. 1906. № 9. С. 28–29.
6 Дело по проекту основных положений, предлагаемых изменений в законе о свободе совести РГИА. Ф. 1278. Оп. 1. д. 297. Л. 14. Цит. по: Фирсов С. Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х — 1918 г.). М., 2002. С. 348.
7 Вешняков А. А. Указ. изд. С. 10.
8 Государственная Дума. (1909, 2–IV). С. 1754.
9 Вениамин (Федченков), митрополит. На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 130.
10 Вениамин (Федченков), митрополит. Там же.
11 Государственная Дума (1909, 2–III). С. 2229.
12 Ленин В. И. Третий съезд // ПСС. М.: ГИПЛ, 1960. Т. 10. С. 218.
13 Тихомиров Л. А. Духовенство Третьей думы // Кол. 1907. 18 ноября.
14 Богданович С. Поход на духовенство // На страже православия. СПб., 1911. С. 6–7.
15 Фирсов С. Л. Цитир. работа. С. 389.
16 Николаев А. Б. Революция и власть: IV Государственная Дума 27 февраля — 3 марта 1917 года. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2005. С. 592.
17 Зевелев А., Павлов Ю. Расколотая власть. 14 дней и ночей гражданской войны в Москве осенью 1993 года. М.: Российская политическая энциклопедия, 1995. С. 47.
18 Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси. Церковь и духовное возрождение России. Слова, речи, послания, обращения 1990–1998. М., 1999. С. 577–578.
