Митрополит Петрозаводский и Карельский КОНСТАНТИН (Горянов)

«ЧУВСТВА ДОБРЫЕ»

Некоторые размышления о русской литературе и революции

 

 

 

И чувства добрые я лирой пробуждал.

А. С. Пушкин

 

Год знаковых юбилеев Достоевского Ф. М.  — 200-летие со дня рождения и 140-летие со дня смерти — показал и заставил задуматься над мировой популярностью этого великого русского писателя, над его неизбывной современностью. Но чем так интересно это творчество людям XXI века? Что такое важное они находят для себя в исканиях и обретениях писателя, жившего более 150-ти лет назад, принадлежавшего к искорененному ныне сословию? Эти вопросы не столько литературоведческие, сколько духовно-нравственные, проецируемые на художественное творчество вообще, которое несостоятельно без христианского миропонимания. Подумаем вместе над этой взаимозависимостью.

 

Творец и творение

Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно

было стать против козней диавольских, потому что

наша брань не против крови и плоти, но против

начальств, против властей, против мироправителей

тьмы века сего, против духов злобы поднебесных

Ефесянам 6:11–12

 

О значении Библии — самой важной Книги для человечества и для Руси-России на протяжении веков ее существования, подробно говорить не буду. Это обширная наука. Но нельзя не сказать о влиянии Книги книг на русскую литературу в целом, которая в основных свои идеях без знания Священного писания будет непонятной. Во всем христианском мире многие выдающиеся ученые, писатели называли Библию недостижимым идеалом и святой Книгой, в которой все сказано и все решено. А. С. Пушкин был убежден: «Я думаю, что мы никогда не дадим народу ничего лучше Писания... в нем находишь всю человеческую жизнь. Религия создала искусство и литературу; все, что было великого в самой глубокой древности, все находится в зависимости от этого религиозного чувства, присущего человеку так же, как и идея красоты вместе с идеей добра... Поэзия Библии особенно доступна для чистого воображения. Мои дети будут читать вместе со мною Библию в подлиннике... Библия всемирна»[1]. Невозможно не согласиться с великим физиком Исааком Ньютоном: «Библия содержит в себе больше признаков достоверности, чем вся светская история»[2]. Но именно история подтверждает достоверность Библии.

Сегодня сложно представить литературу древней Руси, от которой мало что сохранилось в подлинниках. Период древнерусской, евангельской литературы составляет 700 лет из 1000 лет русского христианства. Как считают филологи, такое хронологическое сопоставление позволяет говорить о том, что древнее литературное произведение живет во времени: в прошлом его истоки, в будущем — традиция. В промежутке, т. е. в настоящем, — момент жизни. Этот «момент жизни» проявился в уединенных раздумьях и молитвах Сергия Радонежского, в скитаниях по пустыне пушкинского пророка, в исканиях героев Достоевского, в смутных символах произведений Андрея Платонова и т. д. Само искусство слова, процесс творчества невозможно понять и охарактеризовать без осознания того, что первым и главным Творцом является Бог.

Так поясняет игумен Иоанн Экономцев видение сути процесса творчества выдающимся богословом и философом архиепископом Григорием Паламой, который понимал, что Сущность Бога непознаваема, но Бог не тождественен Своей сущности, поскольку существует не только в Себе, но и adextra. И это существование Бога, обращенное во вне, есть не что иное, как божественная воля или божественные энергии. По Сущности Своей Бог пребывает выше всех этих энергий, и по Сущности Он неприступен для любых живых существ и ангелов. Однако можно быть причастным Богу по энергиям. В каждом их проявлении находится весь Бог, единый и неделимый. В человеке присутствует образ Бога — Художника — Создателя мира, наделившего даром творчества Свое создание — человека. Дар творчества выделяет человека из всего мироздания и предопределяет ему в нем особое место. Но то, что для Бога является естественным и самопроизвольным, у человека требует зачастую высочайшего напряжения духовных и физических сил, жертвы, творческого подвига, синергии. В традиции святоотеческой концепции понятие «синергия» — это взаимодействие божественной благодати и свободной воли человека[3].

Трудные, трагические судьбы русских писателей, показывая, что творчество требует отдачи творцом всего себя, подтверждают данную концепцию. В стремлении к познанию и самовыражению, реализуемому лишь в творчестве, художники тяжело восходили по логосной лествице к Богу. Следует отметить, что потребность совершенствования, восхождения не связана с субъективным стремлением к росту и развитию, а коренится в самой природе человека.

Мы можем рассуждать о Боге как о себе, можем говорить с собой, у нас есть самосознание, «беседа души с собой». «Культурный рост требует от человека непрестанной самоотдачи, борьбы, непрерывного волевого напряжения, постоянных усилий, активности, инициативы и неутомимой деятельности. На этом пути богочеловеческого созидания “новой твари” и возникает культурное творчество. Но для того, кто отдает себе отчет в вышесказанном, культура никогда не станет самоцелью, всегда оставаясь только средством и средой роста...»[4].

Восхождение по логостной лествице невозможно без евангельского взгляда на мир, являющегося необходимой опорой. Этот взгляд мы ощущаем в произведениях всех русских писателей, вошедших в золотой фонд, даже если имя Бога в их произведениях только подразумевается. Но почему все же Достоевский занимает одно из первых в этом ряду мест?

Даже в одной книге, не только в одной статье, полно на этот вопрос ответить невозможно. Так обширно и глубоко это творчество. Для того чтобы сузить пространство размышлений, обратимся к актуальным вопросам, волнующим наших современников, что также предполагает исторические проекции. С раскрытием кровавых тайн истории прошлого века, с усталостью людей от революций, пронзавших не единожды, как вражеские штыки тело бойца, этот век, с богоборчеством в начале и смертоносным либерализмом в конце, мы начали осознавать его как трагический. Начали понимать на собственном опыте, что все государственные нестроения связаны с выдвижением на первый план социально-политических проблем в их материальных формах. Но человеческая жизнь определяется в первую очередь нравственными законами и приоритетами, духовными постулатами. Поиск устойчивого национального мировоззрения в новом веке третьего тысячелетия, когда народ вновь ставят перед выбором — революционного или эволюционного будущего, заставляет многих обратиться к осмыслению «старых», необходимых поныне, метафизических аспектов бытия.

Все больше и больше людей страдают от нагнетаемой человеконенавистнической секуляризации и ищут спасение в вере и Церкви. А кто лучше Ф. М. Достоевского своей жизнью, своим страданием, искуплением заблуждений, может показать этот путь? Я не берусь исследовать Православие в жизни и творчестве Достоевского, это тема ученых-литературоведов и философов. Но то, что духовные искания русского гения показательны и освящены всей историей христианства, много поучительно. Главной заслугой писателя является художественное доказательство извечной истины, что народный дух сохраняется только в духе Христианства, что смертельным для России является разрыв между христианским миропониманием и историческим развитием.

И не раз в Богом хранимой России осуществить этот разрыв удавалось, казалось, незначительной кучке заговорщиков. Будь то восстание декабристов, о которых А. С. Грибоедов сказал: «Сто человек прапорщиков хотят изменить весь государственный строй». Или трагедия февраля 1917-го, когда это удалось немногочисленным продавшимся иностранным разведкам депутатам Государственной Думы и масонам-генералам. В октябре 1917-го горстка одиозных большевиков под руководством Троцкого и Ленина, неожиданно для себя, смогла захватить Смольный, и тогда окончательно рухнула Россия. Она не рухнула в первом случае, так как в поле зрения заговорщиков не входила идея трансформация Церкви, но в двух других случаях была спровоцирована сначала «церковная революция»[5], а потом геноцид священства[6], и государство перестало существовать. Немало русских писателей предупреждали о революционной угрозе задолго до страшных событий начала XX века.

В истории борьбы Руси-России за независимость на поле брани на протяжении столетий мы неизменно видим победы русских воинских полков над чужеземцами. Но в истории русских революций или, как их еще называют, Смутных времен, мы замечаем, как «народные полки» всякий раз вначале сдаются без боя. Проникаясь лживыми посулами врагов государства (что тоже: врага рода человеческого), народ не раз безропотно предавал своих князей и царей, которым крестным целованием клялся в верности, а потом кровью своею и своих детей искупал свое предательство. Суть и причины этих отступлений и поражений кроются в историческом конфликте власти и народа — конфликте, имеющем глубокие духовные корни, уходящие в библейскую историю. Убедительнее многих историков, зримо, правдиво этот конфликт исследовали гениальные русские писатели. Они не были профессиональными историками и богословами, но изучали Закон Божий в гимназиях, были воспитаны в православной традиции, осеняющей жизнь всех сословий в царской России. Пушкин, Достоевский, Лесков посредством художественных образов, основываясь на личном понимании божественных законов бытия, выявляли причины, нарушающие закономерный ход русской истории, высвечивали стороны характеров героев произведений, отражали человеческие поступки, приводящие к необратимым последствиям и мрачным смутам.

Александр Сергеевич Грибоедов написал свою гениальную пьесу «Горе от ума», которую современники посчитали любовной комедией, как «серьезное политическое произведение» (В. О. Ключевский), сегодня мы можем добавить — и как антидекабристское предупреждение. Отрицательно относившийся к революционным идеям поэт-дипломат с дипломатической недосказанностью показал героев, причастных декабристскому периоду русской истории, как пустословов, не слушающих слово других. О деятелях «поколения Чацкого» Ф. М. Достоевский в 1866 г. в «Зимних заметках о летних впечатлениях» говорил, что все они перекочевали на Запад, залечивать оскорбленные чувства. Очень похожая на современную психология.

Говорить и слышать — великий дар человека и человечества. Это хорошо понимал Александр Сергеевич Пушкин. В своей трагедии «Борис Годунов» он изобразил трагический, непостижимый в своем разрушительном потенциале конфликт власти и подданных через глубокий образ безмолвствующего народа. Это поистине библейская коллизия становится понятнее со знанием библейских архетипов. В своих работах я это разъяснял. Нелишне будет вновь напомнить поучительную историю богоотступничества Израиля и его царя Ахава[7], современника пророка Илии. Знание их духовного противостояния помогает ответить на многие современные вопросы, что подтверждает непреходящее значение библейских архетипов поведения. Библия приоткрывает тайные смыслы истории. О пророке Илии в Библии не раз говорится, что он человек Божий, и делами, как, например, воскрешением отрока вдовы из Сарепты Сидонской, доказывает это.

Иначе в Ветхом Завете говорится о нечестивом царе Ахаве: «...и царствовал Ахав, сын Амврия, над Израилем в Самарии двадцать два года. И делал Ахав, сын Амврия, неугодное пред очами Господа более всех бывших прежде него. Мало было для него впадать в грехи Иеровоама, сына Наватова; он взял себе в жену Иезавель, дочь Ефваала, царя Сидонского, и стал служить Ваалу и поклоняться ему. И поставил он Ваалу жертвенник в капище Ваала, который построил в Самарии. И сделал Ахав дубраву, и более всех царей Израильских, которые были прежде него, Ахав делал то, что раздражает Господа, Бога Израилева» (3 Царств 16:29–33).

Культ Ваала стал государственным культом Израильского царства. Евреи стали забывать своего Бога и все больше почитали Ваала. Фактически существовало двоеверие. Евреи стали, по образному выражению пророка Илии, «хромать на оба колена» (3 Царств 18:21). Желая положить конец господствующему в Израиле двоеверию, Ахав решил ради стабильности в государстве истинное богопочитание искоренить, оставив лишь культ Ваала (Вила), который сопровождался сладострастными оргиями, его жрецы в экстазе ранили себя, наносили порезы на разных частях своих тел, особенно на ладонях и запястьях, заливали жертвенники кровью. По свидетельству ветхозаветных пророков служение израильтян Ваалу включало в себя человеческие жертвоприношения, в том числе убийство собственных детей путем сожжения в огне: «и устроили высоты Ваалу, чтобы сожигать сыновей своих огнем во всесожжение Ваалу...» (Иеремия 19:5). Евреи устраивали такие жертвоприношения в священных дубравах на высоких холмах[8].

Царь Ахав со своей женой Иезавелью как будто не знали, что идолопоклонство — это тяжкий грех, и безжалостно истребили сотни пророков Господних. При этом царица Иезавель кормила четыреста пятьдесят пророков Вааловых и четыреста пророков дубравных. Когда Ахав увидел пророка Илию, то упрекнул того, что он своей верой в Единого Господа вносит смуту в Израиле. А Илия ответил: «не я смущаю Израиля, а ты и дом отца твоего, тем, что вы презрели повеления Господни и идете вслед Ваалам; теперь пошли и собери ко мне всего Израиля на гору Кармил, и четыреста пятьдесят пророков Вааловых, и четыреста пророков дубравных, питающихся от стола Иезавели» (3 Царств 18:17–19). Там, на горе Кармил, Илия свидетельствует о силе Господа (3 Царств 18:20–46). Эта широко известная история победы в состязания одного пророка Божия Илии с сотнями пророков Ваала, которую и сегодня невозможно читать без волнения, имеет огромное значение в истории Израиля. Из первой части повествования (3 Царств 18:16–24) становится ясной причина, по которой Бог дал повеление устроить это впечатляющее состязание, почему созвал людей на гору Кармил. Они перестали исполнять повеления Господни и сделались почитателями «Ваалов» (множественное число от множества его имен). Пророк, получив подтверждение Бога в греховности поклонения Ваалу, заставляет народ сделать выбор: «И пошел Илия ко всему народу, и сказал: долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте. И не отвечал народ ему ни слова» (3 Царств 18:21). И следствием этого стало иноплеменное разорение Израиля.

Так же ведет себя народ в момент рокового выбора судьбы Руси в поэме А. С. Пушкина «Борис Годунов». Последняя фраза трагедии «Народ безмолвствует» — заставляет содрогнуться и ужаснуться нас, знающих о кровавых последствия этого равнодушия, и понять, что безмолвие, неучастие — это и предательство, и суд, и наказание. Так же, и спустя три века, русский народ одобрительно или безразлично (по-церковнославянски — теплохладно) молчит, когда на его глазах враги уничтожают законного Царя Николая II, народ безмолвствует и потом, предчувствуя собственную кару. После бунта, после пьяных дней эйфории приходит отрезвление, вселяется ужас от содеянного. То же повторилось и в 1991–1993 годах.

Существует образная, оригинальная версия и психологическая история первого преступления в духовных космических мирах, созданная богословом, философом Виктором Несмеловым, изложенная им во втором томе своей докторской диссертации «Наука о человеке. Метафизика жизни и христианское откровение»[9]. Мы подробнее остановимся на этой «психологической истории первого преступления», поскольку она является, на наш взгляд, архетипом великих бунтов земной истории, тем, что сейчас принято называть «технологией революций».

Библия говорит нам, что абсолютная святость Бога даже «в Ангелах Своих усматривает недостатки» (Иов. 4:18). Духовный Ангельский мир имеет свою иерархию. По библейскому указанию (1 Тим. 3:6) первый виновник падения (Люцифер или по-славянски Денница) возгордился высотою своего положения «и возымел желание подчинить себе мир, чтобы заменить собою для него Бога. С точки зрения психологического анализа, — пишет Несмелов, — не может быть никакого сомнения в том, что в положении падшего духа были достаточно веские основания для безмерного проявления его гордости... Следовательно, сжигая себя мыслию о божеской чести, он, при указанных обстоятельствах, все-таки мог стремиться не к тому, чтобы заменить собою Бога для мира, а лишь к тому, чтобы ему пользоваться божескою честию в мире, и притом пользоваться этой честию только ему одному (здесь и далее курсивом выделено Несмеловым. — авт. ст. М. К.).

Поэтому, ввиду охватившего его чудовищного эгоизма, он, естественно, должен был почувствовать тайную зависть к Богу, и в силу этой зависти у него, естественно, должно было появиться такое желание, что для него было бы весьма хорошо, если бы Бога совсем не было. Но он достоверно знал, и не мог не знать, что Бог существует, потому что, претендуя на божеское достоинство, он все-таки положительно знал, что он — вовсе не Бог, что своим ограниченным бытием он в действительности обязан лишь творческой силе истинного, самосущего Бога... Поэтому, видя в Боге препятствие к ее осуществлению, он уж, естественно, стал думать не о бесконечной благости Бога и не о всемогущей силе Его, а исключительно только о том, что Его существование является для него единственным препятствием, из-за которого он не может достигнуть божеской чести. И вот он увидел в Боге своего врага и воспылал к Нему чувством непримиримой ненависти. Под влиянием этого чувства, если только о характере падшего духа можно судить по всем дальнейшим действиям его в человеческой истории, он, вероятно, разразился дерзкой хулой на Бога, вероятно, именно — постарался приписать Богу все те нравственные недостатки, которые выросли из его собственной гордости и исказили в нем его богосозданную природу. По крайней мере, иначе совершенно невозможно объяснить, хотя бы только и относительный, успех его замыслов.

По косвенным библейским указаниям (напр., Ефес. 6:12), он, несомненно, увлек за собою немалое число бесплотных духов. Апостол Павел, упоминая некоторые степени иерархии в духовном мире, пишет: “Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных” (Ефес. 6:11–12)». Несмелов считает, что для того, чтобы чистые духи при положительном знании их о своем существовании как о свободном даре Божией благости могли все-таки пристать к явному врагу Бога, для этого необходимо, чтобы в них самих возбудилось враждебное чувство к Богу. Стало быть, виновник их падения успел возбудить в них это чувство, и в таком случае не может подлежать никакому сомнению, что он шел к своей цели путем клеветы. Диавол по-гречески — клеветник.

Если мы поставим вопрос: как в самом деле добрые духи могли вдруг оказаться неблагодарными в отношении Творца своей жизни? — то психологически здесь возможен только один ответ: они могли оказаться неблагодарными по отношению к Богу лишь в одном и единственном случае, если именно каким-нибудь образом им пришло на мысль и они уверились в том, что будто Бог создал их только ради Себя самого, чтобы было над кем Ему властвовать, и было бы кому славословить Его: «Свят, свят, свят Господь Бог Савооф». Эта мысль подрывала собою веру в безусловную святость Бога.

А если мы поставим вопрос: каким образом добрые духи могли вдруг оказаться враждебными Богу? — то психологически и здесь также возможен только один ответ: они могли сделаться врагами Бога лишь в том единственном случае, если им пришло на мысль и они себя уверили в том, что будто, в пределах своей природы и сил, они могли бы достигнуть гораздо более высокого положения, чем какое они занимают в действительности, если бы только Богу угодно было поставить их в наиболее благоприятные условия жизни, но что Ему будто бы не угодно этого сделать из опасения потерять в них своих покорных рабов.

Такое представление о Боге, естественно, конечно могло определять собою только враждебное чувство к Нему, потому что, выставляя Бога таким существом, которое по нежеланию добра своим разумным созданиям намеренно препятствует им в достижении их насущных целей, оно тем самым, конечно, выставляет Бога явным врагом своих созданий, и вследствие этого оно уж, естественно, должно вызывать собою такое именно отношение к Богу, какое возможно только в рассуждении личного врага.

По словам библейского учения, «произошла на небе война; Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе, и низвержен был великий дракон, древний змей, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр. 12:7–9)... «И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю» (Откр. 12:3–4). Сын Божий Иисус Христос также говорит: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (Лк. 10:18).

Гениально изложенная Несмеловым психология бунта в духовном мире является метафизическим архетипом технологии революций, в том числе и современных «цветных», в частности, «оранжевых». Вершиной лжи, ее апофеозом, поднимающим народ на бунт, является дьявольское подстрекание: «Будете как боги», «Кто был ни кем, тот станет всем». Неоцененная современниками заслуга Несмелова, на которую при его жизни не обращали внимания, современными нам событиями подтверждена и заставляет признать правильность теории русского ученого.

После грехопадения и войны в духовном мире Люцифер перенес свою бунтарскую деятельность в пределы земли. Здесь также находились свободно-разумные существа и благоговейные чтители Бога — это были первые люди. Диавол подействовал на людей не путем внутреннего голоса их собственной мысли, а через говорящего змия, то есть путем внешнего голоса физической природы. Диавол провоцирует конфликт между людьми и Богом по вышеприведенной и уже апробированной в духовном мире схеме: «знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло» (Бытие 3:5). Ева была изумлена и заинтересовалась своим открытием. Она нарушила заповедь, вкусив запретный плод с древа познания добра и зла, не имея враждебного чувства к Богу, чего добивался змий. Ева думала только о себе самой и обольстилась необычайно легкой возможностью достигнуть божеского ведения с помощью материального внешнего средства, запретного плода, приняв его внутрь. «Следовательно, — делает вывод Несмелов, — она преступила Божию заповедь только по несчастной ошибке, то есть не назло Богу, не в видах намеренного противодействия воле Его, а лишь на мнимое добро себе самой»[10].

Ожидая чуда, что они станут как боги (знание — сила — власть), люди пристально наблюдали за собой. Вожделенное чудо не произошло. Появившееся затем чувство стыда следует рассматривать как продолжение греховного процесса. Запоздалое сознание того, что это еще и запрещенное Богом древо, поразило их чувством ужаса. Люди у Бога не просили прощения потому, что сами себе простить не могли своего преступления. Грехопадение извратило все. В частности, преступление же состояло в том, что люди захотели, чтобы их высокое положение в мире зависело не от свободного развития ими своих духовных сил, а от физического питания их известными плодами; они, в сущности, захотели того, чтобы их жизнь и судьба определялась не ими самими, а внешними материальными причинами. «Своим суеверным поступком люди добровольно подчинили себя внешней природе и сами добровольно разрушили то мировое значение, которое они могли и должны были иметь по духовной природе своей личности»[11]. Люди дарованную им Богом свободу подчинили закону материальной причинности, закону плоти. Потом диавол будет искушать Христа в пустыне тем же набором: хлеб, чудо, власть.

С грехопадением человек изменился не в существе своей природы, а только в соотношении ее элементов. Он не потерял ни ума, ни чувства, ни свободной воли и сохранил ту же самую физическую организацию. И, тем не менее, он все-таки действительно стал совсем другим человеком, потому что его падение осуществило в нем то роковое противоречие тела и духа, которое, как наличный закон его природы, подчинило его физическому закону греха и одновременно поставило его в ненормальное отношение к Богу. Апостол Павел свидетельствует: «знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7:18–19). Изменилось также отношение человека и к миру: «И сказал Господь Бог... проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей... в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт. 3:14, 17, 19).

Первозданная иерархия в человеке, ранее открытом для благодати и изливавшем ее в мир, — перевернута. Дух должен был жить Богом, душа — духом, тело — душой. Но дух начинает паразитировать на душе. Душа становится паразитом тела — поднимаются страсти, которые губят тело (болезни «на нервной почве»). А потом и тело становится паразитом, убивает, чтобы питаться. Люди вначале были вегетарианцами. В силу падения людей и все творение потеряло разумную цель своего бытия, «потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8:20–22).

Так с грехопадения прародителей началось блуждание человека по дорогам истории в поисках истины и смысла жизни, в поисках спасения и искупления греха. В Лице Иисуса Христа в мир неправды явился праведник в собственном смысле этого слова. Никогда не следуя внушениям человеческой плоти и крови, Христос действительно раскрыл в своей человеческой жизни такую полноту нравственного совершенства, которая возможна только в жизни истинного человека от Бога. Его земная жизнь явилась совершенным воплощением мысли о жизни Самого Небесного Отца. Он — Иисус Христос, впервые осуществил вполне Божию мысль о бытии. Уже одним тем, что Сын Божий жил в этом мире, Он вполне оправдал Божие дело создания мира, то есть Христос явил оправдание Бога в Его творческой деятельности. Но это еще не оправдание людей пред Богом за их уклонение от Божия Закона жизни.

 

БЕСЫ

Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре...[12]

А. С. Пушкин. «Бесы»

 

В пушкинских произведениях, в стихотворении «Бесы», в повести «Капитанская дочка» метафорически показаны истинные бенефициары спровоцированного извне бунта народа против законной власти — это бесы-провокаторы, олицетворяющие человеческие страсти и пороки, они сбивают путников с праведной дороги, погружают в круговерть беспорядка, в метельный хаос смятения. Но Пушкин, предчувствуя этот хаос, все-таки не показывает его наивысших уровней. «Пугачев — это еще не инфернальная личность, пугачевский бунт не был настоящей бесовской кутерьмой. Там бесы еще не вполне обжились, едва перекочевали из своей младенческой колыбели — метельной стихии. В “Капитанской дочке” показана прежде всего та почва, которая способна принять и питать бесов»[13].

Задолго до философского исследования В. Несмелова, в своем романе «Бесы» Федор Михайлович Достоевский не только показывает питательную почву зла, но с антропологической убедительностью доказывает реальное существование бесов, выявляет их сущность через образы конкретных людей, имеющих исторические прототипы, которые не безмолвствуют, но в своей разрушительной пропаганде весьма откровенны и говорливы. Одним из таких прототипов является известная историческая личность — С. Г. Нечаев[14], приятель М. Бакунина и Н. Огарева, организатор подпольной московской террористической организации «Народная расправа». Нечаевым восхищался Ленин, называл его «титаном революции». «Совершенно забывают, — говорил Владимир Ильич, — что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятными на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос “Кого же надо уничтожить из царствующего дома?” Нечаев дает точный ответ “Всю большую ектению”. Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектении вспоминается весь царский дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. — Да весь дом Романовых, — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»[15]

То, что о революции писал Нечаев, тривиально, но его радикализм был экстремальным. Вот некоторые постулаты: кто не готов отдаться революции до самоотречения, тот обречен стать жертвой; чем больше жертв, тем лучше (провокация на «Кровавое воскресенье»). Нечаев «почти всегда лгал, был искренен во лжи», и в этом была его сила[16]. Особенно он был искусен во лжи на власть. Достоевского интересовало, как эти Нечаевы набирают себе последователей — нечаевцев. «Как Нечаевы искушали “нечаевцев”, большого секрета нет: возбуждение смуты, плетение интриг, развязывание инстинктов толпы, попрание святынь, глумление и кощунство, “нас обманули”, “найди врага”, “чем хуже, тем лучше”, “разделяй и властвуй”, “все позволено”, “цель оправдывает средства” и т. п. Для тех, кто думал о “высоком и прекрасном”, — это искушение идеей “всеобщего счастья” и обещание чуда любой ценой: принуждением, насилием, даже кровью; это и искушение непереносимой для многих мечтателей мыслью о том, что они могут не успеть, опоздать, их могут не взять в светлое будущее, и т. п. Рецепты этой политической кухни известны»[17] и очевидны нам сегодняшним.

Бесы в одноименно романе Ф. М. Достоевского, преемственно принявшего эту тему от своих великих предшественников, реальны и узнаваемы. Окрепшая, пропитанная разрушительными энергиями, эта инфернальная сила, наполненная революционными идеями, кажется настолько страшной в своем обмане, что не встречает сопротивления даже в своих самых мерзких замыслах, которые скоро воплотятся в жизнь в православной Российской империи. Кровавые лужи, по которым скользит «Мужик с черной бородой» в «Капитанской дочке» в интерпретации революционеров Ф. М. Достоевского грозят связать кровавыми узлами себе подобных, разлиться по всей России. Со знанием психологии советует Ставрогин, «...подговорите четырех членов кружка укокошить пятого... и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете». Петр Верховенский видит шире и глубже «...одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, — вот чего надо! А еще “свеженькой кровушки”, чтоб попривык» (роман «Бесы»).

Скоро, скоро Россия умоется кровью... «В борьбе за счастье всего человечества» — большевики войдут в историю, как организаторы геноцида русских и покажут реальный кровавый опыт. Есть документальный рассказ одного из перебежчиков, который сообщал о практике употребления чекистами человеческой крови наряду со спиртом и кокаином, как средства для снятия нервных напряжений, возникавших вследствие непрерывных массовых кровавых расправ над людьми. Со слов очевидца: «Один из палачей харьковской чеки говорил: “Мучился, да товарищ научил выпить стакан крови. Выпил, сердце как каменное стало”»[18]. А вот еще о русской кровушке. Вспомним и другие примеры, которые я привожу в своей книге «Чаша Господня и чаша бесовская»[19].

Большевики не скрывали от современников ритуальный характер многочисленных казней, происходящих по всей России, которые в документах революционной эпохи называли «всероссийской кровавой повинностью», «кровавой жертвой духу большевизма»[20]. Палач Ермаков сообщал, что выстрелил в рот Царице. Особенно пострадало от этой «повинности» сословие «людей молящихся». Каждый день приносил новые вести об истязаниях и казнях священников. Священника Никольского большевики вывели из монастыря, заставили открыть рот, вложили в него дуло маузера и со словами «вот мы тебя причастим» — выстрелили. Это называлось «причастие свинцом». Священнику Дмитриевскому, которого поставили на колени, сначала отрубили нос, потом уши, потом голову. В Херсонской епархии трех священников распяли на крестах. В городе Богодухове всех монахинь, не пожелавших уйти из монастыря, привели на кладбище к раскрытой могиле, отрезали им сосцы и живыми побросали в яму, а сверху бросили еще дышащего старого монаха и, засыпая всех землей, кричали, что справляется монашеская свадьба[21]. В Полтаве и в Кременчуге священнослужителей сажали на кол.

Как отмечает князь Жевахов Н. Д., входивший в состав деникинской Особой комиссии по изучению зверств большевиков на захваченных ими территориях, «тот, кто знает древний язык, знает и то, что слово “чека” является не только сокращением слов “чрезвычайная комиссия”, но на еврейском языке означает “бойню для скота”»[22]. Что такое «бойня для скота» можно представить по воспоминаниям Мельгунова, который цитирует автора книги, изданной на немецком языке, где дается описание этой бойни в Киевской ЧеКа. «Весь цементный пол большого гаража был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими останками. Все стены были забрызганы кровью... (часть невыносимых для нормального человека подробностей из этой цитаты опускаю из этических соображений. — М. К.). Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью»[23]. Подобные зверства происходили в Воронеже, Одессе, Харькове, в общем, по всей России. Революционной необходимостью объяснить этот садизм нельзя, только «жертвоприношением духу коминтерна». Как говорит князь Жевахов, с точки зрения здравого смысла они ужасны, если не учитывать ритуальную, подразумевающую собирание крови жертв цель.

Но не сокрушители России это выдумали. У кровавых практик и жертвоприношений древняя история. Вспомним царя Ахава. Вспомним другие исторические свидетельства кровопийственных культов Молоху и Ваалу, когда в жертву израильскому божеству приносились младенцы из семей пленников. Примеров подобных кровавых расправ с русским народом, уготованным в жертву чужим богам, немало и в современной истории.

Ф. М. Достоевский в своем романе-предвидении разоблачает духовные уродства человеческой личности, заключающиеся не в окружающей ее среде, а коренящиеся в ней самой. Как говорит преп. Иустин (Попович), исследователь творчества великого русского писателя, «сущность человеческой личности заключается в богообразном бессмертии души; соединить это бессмертие с бессмертием Бога — смысл и цель человеческой личности на земле. Это достигается христоустремленными подвигами, из которых первый — вера»[24]. Подвиг веры в большей или меньшей степени осуществляли все русские писатели золотого века. Их выдающиеся последователи, явно отрицавшие смуту нравственную, участия в смуте социальной не избежали, уверовав до жалости в человека.

 

ЛЮДИ ИЗ-ЗА УГЛА

Но Блоку Христос являться не стал.

У Блока тоска у глаз.

Живые, с песней вместо Христа,

люди из-за угла.

В. Маяковский. Поэма «Хорошо»

 

Немало потребовалось усилий и денег последователям героев романа «Бесы», чтобы вытеснить из душ русских православных людей Христа. Но отчасти это удалось, хотя и предупреждали несчастных и священники, и верные Помазаннику Божию. Но «золотой век» кончился, «серебряный» оказался податливее, мягче, что привело к кровавому «веку железному» (по классификации доктора философских наук А. Л. Казина). Неудержимо ослабевали иммунные функции литературы, ложью размывались духовные фундаменты, глумлением ниспровергались авторитеты. Исступленно старались оболгать Царя, унизить личность священника, значение веры и Церкви. Пользовались интересом в народе разрушающие сакральность веры и религии произведения антиклерикальных писателей-демократов, таких как И. С. Никитин «Дневник семинариста», Г. И. Недетковский (О. Забытый) «Миражи» и др.

«Преподавателя св. писанія, іерея Захарова, Роковъ не засталъ и былъ принятъ супругою его, Фаиной Дмитріевной, субтильной, до-нельзя перетянутой дамочкой, со скулами, сильно стянутыми къ носу, и съ прической въ видѣ пѣтушьяго гребня.

— А мой супругъ на обѣдѣ, — объяснила она, усадивъ Рокова въ гостинной. — Обѣды — это вѣдь поповская спеціальность.

— Какимъ это образомъ? — возразилъ Роковъ. — Я думаю, что обѣды...

— Не говорите, не говорите! — перебила Фаина Дмитріевна: — совершенно вѣрно, что спеціальность. Не даромъ жрецами ихъ зовутъ, какъ выразился одинъ поэтъ. Это ихъ страшно шокируетъ, какъ и вообще положеніе...

— Вы слишкомъ преувеличиваете, — замѣтилъ Роковъ: — слишкомъ мрачно, кажется, смотрите на священство. Мнѣ нѣсколько странно слышать такія вещи отъ матушки.

— Ахъ, пожалуйста, не называйте меня матушкой, — горячо проговорила хозяйка. — Я вовсе не матушка, а только жена священника. Онъ для прихожанъ можетъ изъ себя разыгрывать батюшку или тамъ папеньку, что ему угодно; а я къ прихожанамъ никакого отношенія не имѣю: я ихъ не благословляю, не исповѣдую, не крещу. Какая же я матушка? Я просто дама, какъ и другія свѣтскія женщины.

— Все-таки вашъ мужъ — священникъ; уже по одному этому вы должны бы пощадить священство, — сказалъ Роковъ.

— Онъ для меня — вовсе не священникъ, а просто мужъ и больше ничего, — изъяснила матушка-дама. — А священство щадить положительно невозможно. Помилуйте, это — каста, это — темное царство, это... Одинъ ученый необыкновенно удачно замѣтилъ, что въ попы идетъ либо дуракъ, либо...

— Извините, — началъ Роковъ, вы сами изъ дворянъ?

— Нѣтъ, я — дочь священника»[25]...

И заполоняли сердца легковерных откровения и призывы, подобные тем, которые в уста Верховенского вложил Ф. М. Достоевский. «Слушайте, мы сначала пустим смуту, — торопился ужасно Верховенский, поминутно схватывая Ставрогина за левый рукав. — Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их Богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают!» <...> «О, какую легенду можно пустить! А главное — новая сила идет. А ее-то и надо, по ней-то и плачут. Ну что в социализме: старые силы разрушил, а новых не внес. А тут сила, да еще какая, неслыханная! Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Все подымется!».

И откуда все это знал великий наш писатель?! Но почему попались на ложь выдающиеся его литературные наследники. Не могли поверить в то: «Чтобы добиться полного доверия соблазняемого, бесы могут принимать образ светлого Ангела и даже Иисуса Христа»[26]. Образ Спасителя они подменили социальной идеей ложного земного рая. Кажется, быстро приобщились к новой вере Александр Блок, Сергей Есенин и др. Но так же быстро поняли свою смертельную ошибку. А до этого была эйфория:

 

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови —

Господи благослови!

А. Блок. Поэма «Двенадцать»

 

Созвучная мечтаниям «беса» Петра Верховенского идея. В своем дневнике 7 августа 1917 г. Блок записывает: «И вот задача русской культуры — направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратятся в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор...»[27].

Этот огонь уничтожил самого Блока. «Люди из-за угла», которым поэт пожертвовал свой дар и свою Родину, оказались разбойниками, им был не нужен Христос. Прозрение великого поэта стало смертельным.

Другой великий русский поэт Сергей Есенин, вначале радостно принявший революцию, поверивший лозунгам врагов, взявших на вооружение гуманистические и христианские идеи, тоже со временем понял дьявольский обман. В конце своей короткой, обреченной жизни он откровенно и просто в драматической поэме «Страна негодяев» выражает свое понимание свершившейся с ним и его страной трагедии.

 

Я думал, что братство не мечта и не сон,

Что все во единое море сольются —

Все сонмы народов,

И рас, и племен.

......................

Пустая забава.

Одни разговоры!

Ну что же?

Ну что же мы взяли в замен?

Пришли те же жулики, те же воры,

И вместе с революцией

Всех взяли в плен.

 

У поэта-мученика своей участи больше никаких иллюзий не осталось. Променяв веру в Бога на веру в революцию, он понимает, что ошибся, что его обожаемая Россия-Русь гибнет. Он заглянул за ширму «Мировой пролетарской революции» и увидел, для кого «сделали» эту революцию. Освободившийся от иллюзий любимец народа Сергей Есенин мог представлять серьезную идеологическую опасность, поэтому «наблюдательные соратники» его повесили. Прежде так же и по той же причине был убит идеологически прозревший поп Гапон. Его друг и ближайший соратник, «пламенный» революционер Пинхас Моисеевич Рутенберг[28] руководил повешением Гапона.

Бесовская суть революционного переворота постепенно и трагически открылась великому русскому поэту Есенину, охваченному добрыми чувствами и искренней верой в возможность создания рая на земле. Об этом прозрении можно судить по необычной характеристике, данной Есенину убежденным глашатаем революции В. Маяковским, в какой-то степени она оправдывает заблуждавшегося народного поэта. «Есенин выбрался из идеализированной деревенщины, но выбрался, конечно, с провалом, и рядом с

 

Мать моя родина,

Я большевик...

 

появляется апология “коровы”. Вместо “памятника Марксу” требовался коровий памятник... Я с удовольствием смотрел на эволюцию Есенина... Есенин с любопытством говорил о чужих стихах. Была одна новая черта у самовлюбленнейшего Есенина: он с некоторой завистью относился ко всем поэтам, которые органически спаялись с революцией, с классом... В этом, по-моему, корень поэтической нервозности Есенина и его недовольства собой, распираемого вином и черствыми и неумелыми отношениями окружающих»[29]. Маяковский правильно замечает разочарование Есенина, но не правильно трактует истинную его причину. Есенин смотрел не с завистью, а с отчуждением, с нежеланием спаиваться со спаянными революционерами, цену и цели которых он понял. Нервозность его в обществе строителей нового мира объясняется выше приведенными строками из «Страны негодяев», трагическим пониманием, что все это — «пустая забава, одни разговоры». Ложь. Обман.

Да и сам Маяковский до конца жизни храбрившийся, якобы остающийся верным разрушительным идеям, пытался оправдаться, понимая свои ошибки в оголтелом своем стремлении к новизне.

 

С хвостом годов я становлюсь подобием

чудовищ ископаемо-хвостатых.

Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем,

протопаем по пятилетке дней остаток.

В. Маяковский. Поэма «Во весь голос» (1929–1930)

 

А ведь с каким самозабвением призывал в 1920-м:

 

Жаром, жженьем, железом, светом,

Жарь, жги, режь, рушь!

В. Маяковский. Поэма «150 000 000»

 

Весь двадцатый век чадил и дымился этот бесовский костер, в котором сгорели надежды и «чувства добрые» многих выдающихся русских писателей. И становятся понятными стихотворения революционной эпохи:

 

Бешено,

Неуемно бешено

Колоколом сердце кричит:

Старая Русь повешена

И мы ее палачи.

Слава солнечной казни!

В. Д. Александровский

 

Становиться палачом тогда было даже почетно. «За беспощадность» давали одноименный орден и официальные грамоты. Здесь вспоминается подобная награда из недавней истории — американская медаль «За победу в холодной войне». Читай, за победу над СССР. Это свидетельство неизбывной, дьявольской ненависти к нашей стране, в каком бы социальном статусе она ни существовала. Следует прислушаться к доводам профессионального разведчика, бывшего руководителя СВР РФ и руководителя Российским институтом стратегических исследований, историка, генерала Леонида Решетникова. Он обращается к тем, кто и ныне охвачен революционной романтикой, кто обуян любовью к Западу и его ценностям. «Хочу сказать о том, чего мы часто не понимаем и не хотим понять. Так сложилось, что Россию, Российскую империю, Советский Союз и Россию нынешнюю Запад, а это, прежде всего, определенные глобалистические международные интернационалистские силы, рассматривали и рассматривают как цивилизационного конкурента. И в то же время у нас, думаю, постоянно присутствуют наивные надежды, что вот придет какой-то другой президент Соединенных Штатов Америки и у нас наладятся отношения, мы будем дружить. Не будет такого никогда. Другой ход событий невозможен, потому что у этих сил есть одна задача — устранять конкурентов, особенно цивилизационных, которые несут в мир какую-то другую идею»[30].

Сегодня свою сатанинскую идею США не скрывают, даже похваляются ей. Дьявольские культы, детские жертвоприношения, объединения оккультистов, «Церковь сатаны», «Международная ассоциация люциферистов кельтско-восточного обряда», «Зеленый орден», «Саентологи» и мн. др. — все это элементы современной американской жизни и философии, базирующейся на антихристианских принципах:

 

• вседозволенность;
• животное существование;
• ничем не замутненная мудрость;
• доброта только к тем, кто этого заслуживает;
• мстительность;
• ответственность только по отношению к ответственным;
• животная природа человека;
• совершение всех так называемых грехов;
• лучший друг церкви тот, кто ее постоянно использует в своих целях;
• сатана сильнее всех;
• каждый сам по себе бог;
• жизнь — это насилие;
• необходимо потворствовать и подчиняться своим низменным инстинктам и влечениям;
• необходимо поступать вразрез с требованиями общественных законов или хотя бы быть индифферентным к ним;
• социальные структуры надо разлагать изнутри;
• настоящая радость — месть своим врагам;
• земная жизнь — подготовка к переходу в ад для истязания своих врагов;
• все связанное с официальными религиями должно по возможности оскверняться;
• главный враг — Православие[31].

 

Конечно, Россия Божиим Промыслом является преградой на пути, успешно начатом сатаной в библейские времена в ангельском мире. Конечно, для врагов России самое страшное, если наша страна продолжит прерванный на век путь традиционного христианского развития. «Тогда действительно возникнет реальная духовная альтернатива скрытому и открытому сатанизму, который сейчас активно разворачивается на Западе. И этого они больше всего боятся»[32]. Они боятся Христа и Его Церкви, они боятся православного народа, несущего чувства добрые миру.

Но в своей гордыне и пагубности, уверовавшие в ложь, как в истину, Господни и наши враги не боятся, что «...Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков... что времени уже не будет... и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков» (Откр. 10:1, 5–6, 11:15).

 

Чувства добрые

Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.

1 Ин. 4:7–8

 

Достоевский Христу не изменял. Он остался со Христом навсегда с того дня, когда на каторге узнал Его. Евангелие, подаренное каторжанину женой ссыльного декабриста Натальей Фонвизиной при свидании в Тобольске, стала его настольной книгой, источником лучших в жизни знаний и добрых чувств, которыми писатель делится поныне со своими читателями. Говорить о нем, как о нашем современнике не вполне корректно. Преп. Иустин (Попович) называет его со–вечным. «Достоевский не всегда был современным, но всегда — со–вечным. Он со–вечен, когда размышляет о человеке, когда бьется над проблемой человека, ибо страстно бросается в неизмеримые глубины его и настойчиво ищет все то, что бессмертно и вечно в нем; он со–вечен, когда решает проблему зла и добра, ибо не удовлетворяется решением поверхностным, покровным, а ищет решение сущностное, объясняющее вечную, метафизическую сущность проблемы; он со–вечен, когда мудрствует о твари, о всякой твари, ибо спускается к корням, которыми тварь невидимо укореняется в глубинах вечности; он со–вечен, когда исступленно бьется над проблемой страдания, когда беспокойной душой проходит по всей истории и переживает ее трагизм, ибо останавливается не на зыбком человеческом решении проблем, а на вечном, божественном, абсолютном; он со–вечен, когда по-мученически исследует смысл истории, когда продирается сквозь бессмысленный хаос ее, ибо отвергает любой временный, преходящий смысл истории, а принимает бессмертный, вечный, богочеловеческий. Для него Богочеловек — смысл и цель истории; но не всечеловек, составленный из отходов всех религий, а всечеловек = Богочеловек»[33].

Евангелие для Достоевского было тем Источником, из которого он почерпнул свой «символ веры». Как он сам говорил, «этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной»[34].

Существование Бога — главный вопрос человеческого бытия. Только с пониманием его можно понять все смыслы истории, выявить все связи мира. Но оно дается нелегко, со страданием, с преодолением, с жертвой. А главное — с любовью. В чувстве любви заложено чувство бессмертия. Все жизненные проблемы Достоевский исследовал с точки зрения вечности. «Опыт активной любви как метод богопознания и самопознания и является новозаветным, апостольским методом, методом православной философии... Христоликие герои Достоевского хранят наибольшую драгоценность нашей планеты — Лик Христа»[35]. Теодеция Достоевского — тот единственный путь, которым осуществляется подвиг веры, смирения, молитвы, милосердия. Для Достоевского Православие и образ Богочеловека Христа — есть средоточие блаженного оптимизма и любви ко всему в мире.

 

^[1] Вселенная: Александр Сергеевич Пушкин. URL: https://pushkinskijdom.livejournal.com/226088.html (дата обращения: 21.05.2019).

^[2] 10 фактов о Библии... URL: https://www.imbf.org/bibliya/10-faktovo-biblii-kotorye-vpechatljat-dazhe-ateistov.html (дата обращения: 21.05.2019).

^[3] Экономцев Иоанн, игумен. Исихазм и возрождение (исихазм и проблема творчества) // Православие. Византия. Россия. Сборник статей. М.: Христианская литература. 1992. С. 176, 179.

^[4] Вестель Ю. А. Опыт богословского взгляда на культуру. // Наука и богословие: антропологическая перспектива. М.: ББИ им. св. ап. Андрея. 2004. С. 202.

^[5] Подробнее см.: Константин (Горянов), митрополит. Горькая ошибка. // Апокалипсисы революция. СПб.: Родная Ладога. 2020.

^[6] Подробнее см.: Константин (Горянов), митрополит. Церковь-на-крови. Карелия как экспериментальная площадка по внедрению большевистской властью тотального атеизма. // Бог-мир-человек. СПб.: Родная Ладога. 2021.

^[7] Ахав (греч. Αχααβ) — царь Израильского царства в 873–852 гг. до Р. Х. Годы его правления ознаменованы в Израиле появлением еще одного культа Ваала, а именно культа Мелькарта, тирского Ваала. Ахав заключил брачный союз с Ефваалом (тоже — «с Ваалом»), царем Тира, чтобы жениться на его дочери Иезавели. В результате в Израиле возник более мощный, влиятельный культ с множеством жрецов и их помощников (1 Царств 16:31–33). Убит в сражении с сирийцами.

^[8] Как следует из Библии, поклонение Ваалу существовало уже в дни ветхозаветных патриархов, хотя тогда оно, очевидно, не было таким мерзким и развращенным, как в то время, когда израильтяне вышли из Египта и вошли в землю Ханаан. Первым косвенным доказательством этого служит упоминание о городе Аштероф-Карнаиме, названном, возможно, в честь Астарты, жены Ваала (Бытие 14:5). Перед тем как перейти Красное море, израильтяне должны были стать лагерем в окрестностях Ваал-Цефона (Исход 14:2, 9). На горе Синай Моисей получил от Бога конкретные указания в отношении жителей земли Ханаан: израильтяне должны были разрушить их жертвенники, разбить их священные колонны и срубить их священные столбы (Исход 34:12–14). Понятно, что изображали эти столбы. Таким образом, на Обетованной земле не должно было остаться ничего, что было как-то связано с поклонением Ваалу. И, тем не менее, когда израильтяне поселились в Ханаане, они начали подражать хананеям. На своих полях они устанавливали жертвенники, фалосоподобные столбы и другие атрибуты поклонения Ваалу, вовлекались в безнравственные обычаи, присущие поклонению Ваалу. За это Господь неоднократно отдавал их в руки врагов для прозрения своего греха и осознанного покаяния.

^[9] Несмелов В. И. Наука о человеке. 3-е изд. Т. 1, 2. Репринт. воспроизведение изданий 1905, 1906 гг. / сост., предисл. и библиогр. М. Н. Богородского; отзывы на книгу еп. Антония (Храповицкого) и Н. А. Бердяева; послесл. и комм. протоиерея Игоря Цветкова. Казань: Заря-Тан, 1994, Т. 2. 1906.

^[10] Несмелов В. И. Наука о человеке. 3-е изд. Т. 1, 2. Репринт. воспроизведение изданий 1905, 1906 гг. / сост., предисл. и библиогр. М. Н. Богородского; отзывы на книгу еп. Антония (Храповицкого) и Н. А. Бердяева; послесл. и комм. протоиерея Игоря Цветкова. Казань: Заря-Тан, 1994, Т. 2. 1906. С. 242.

^[11] Несмелов В. И. Наука о человеке. 3-е изд. Т. 1, 2. Репринт. воспроизведение изданий 1905, 1906 гг. // сост., предисл. и библиогр. М. Н. Богородского; отзывы на книгу еп. Антония (Храповицкого) и Н. А. Бердяева; послесл. и комм. протоиерея Игоря Цветкова. Казань: Заря-Тан, 1994, Т. 2. 1906. С. 252.

^[12] Символично пушкинское предвидение: большевистская революция совершилась 7 ноября в день рождения Троцкого — главного организатора переворота. Троцкий сделал себе подарок на день рождения, обрекая на смерть (жертва сатане) миллионы православных, погибших в гражданской войне. «Чем больше жертв — тем лучше», — призывал революционер Нечаев.

^[13] Анищенко Г. Православие. Литература. Революция. М.: Паломник. 2010. С. 175.

^[14] Нечаев С. Г. (1847–1882) — автор радикального «Катехизиса революционера». Проповедовал идею: «Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции...». После убийства студента Иванова, отказавшегося подчиняться его воле, Н. жил в эмиграции, участвовал в возобновлении подрывного издания «Колокол». Был выдан русским властям и умер в тюрьме. Факт, характеризующий советскую власть: большевики подняли его на щит своей пропаганды, с 1927 г. до начала 1980-х одна из улиц г. Иванова (бывшая Пятницкая) носила имя Нечаева. На доме его семьи была открыта даже мемориальная доска.

^[15] Цит. по: Захаров В. Н. Имя автора — Достоевский. Очерк творчества. М.: Индрик, 2013. С. 360.

^[16] Там же.

^[17] Цит. по: Захаров В. Н. Имя автора — Достоевский. Очерк творчества. М.: Индрик, 2013. С. 362–363.

^[18] Архив русской революции. Берлин. 1922. Т. 6. С. 338.

^[19] Константин (Горянов), митрополит. Чаша Господня и чаша бесовская. СПб.: Родная Ладога. 2020, 536 с.

^[20] Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. С. 54.

^[21] Вострышев М. И. Божий избранник. Крестный путь святителя Тихона Патриарха Московского и всея Руси. М.: Современник, 1991. С. 88.

^[22] Жевахов Н. Д. Воспоминания. Новый Сад. Королевство С.Х.С. 1928. Т. 2. С. 176.

^[23] Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. С. 127.

^[24] Иустин (Попович), преп. Философия и религия Ф. М. Достоевского. Минск: Изд. Д. В. Харченко. 2008. С. 159.

^[25] Недетковский Г. И. (О. Забытый). Миражи // Миражи. Антикреликальная проза писателей-демократов. Ред. Кузнецова В. И. // М.: Сов. Россия. 1988. С. 383–384.

^[26] Аверинцев С. С. «Бесы». Цит. по: Анищенко Г. Православие. Литература. Революция. М.: Паломник. 2010. С. 178.

^[27] Цит. по: Анищенко Г. Православие. Литература. Революция. М.: Паломник. 2010. С. 236.

^[28] Рутенберг Пинхас Моисеевич — см. в «Электронной Еврейской энциклопедии»: КЕЭ. Т. 7. Кол. 552–555. Опубликовано в 1994 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.eleven.co.il/article/13626

^[29] Маяковский В. Война и язык. СПб.: Современная интеллектуальная книга. 2018. С. 251–252.

^[30] Линия жизни Леонида Решетникова // Русский Дом № 3. 2021. С. 11.

^[31] Тайны Америки. Факты о настоящей империи зла. http://hellishamerica.ru/satanisty.html (обращение 20.04.2021 г.)

^[32] Там же. С. 13.

^[33] Иустин (Попович), преп. Философия и религия Ф. М. Достоевского. Минск: Изд. Д. В. Харченко. 2008. С. 6–7.

^[34] Достоевский Ф. М. Письмо Н. Д. Фонвизиной № 39. 20-е числа февраля 1854 г. Омск.

^[35] Иустин (Попович), преп. Философия и религия Ф. М. Достоевского. Минск: Изд. Д. В. Харченко. 2008. С. 15.