Начало антицерковной кампании изъятия церковных ценностей связано с декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г., который вместо добровольного участия духовенства и мирян в деле помощи голодающим предполагал насильственное изъятие властью церковных ценностей. На самом деле основной задачей, которая официально не декларировалась, становилось углубление раскола Церкви с целью ускорения ее ликвидации как таковой. На почве изъятия церковных ценностей внутри духовенства начались разногласия по данному вопросу. В Петрозаводске, где имелось четыре прихода (один из них содержал сразу три храма, находившиеся на Соборной площади в центре города), только один из них – при кладбищенской Крестовоздвиженской церкви, безоговорочно поддержал изъятие церковных ценностей. Общины кафедрального Святодуховского собора и Александро-Невской заводской церкви отстаивали свои храмовые святыни, выступая категорически против полного изъятия их из церквей.
В 1920 г. уезды Олонецкой губернии были поделены между двумя территориальными образованиями: Олонецкой губернией и т. н. Карельской трудовой коммуной, просуществовавшей до 1923 г. На протяжении двух с небольшим лет, вплоть до ликвидации Олонецкой губернии в сентябре 1922 г., Петрозаводск оставался административным центром двух образований — КТК и Олонецкой губернии. На территории обеих были созданы комиссии, которые занимались изъятием церковных ценностей. Отчеты о работе обеих комиссий и о ходе кампании хранятся в Национальном архиве Республики Карелия.
Сбор средств (продуктов и денег) в помощь голодающим велся церковными общинами по приходам задолго до начала кампании по изъятию церковных ценностей, еще с осени 1921 г., при этом все собранное, согласно указу управлявшего Олонецкой епархией епископа Евфимия (Лапина), они должны были направлять в Самарский епархиальный комитет через местные волисполкомы, сельсоветы и пр. Из храмов жертвовали не предметы церковной утвари, а деньги, продукты питания (прежде всего, муку), ювелирные изделия, одежду и пр.
Изъятие ценностей из церквей губернии и коммуны началось в апреле 1922 г. Храмы, в своем большинстве сельские, были бедны, в них почти не имелось серебряных и золотых вещей. Монастыри епархии также не располагали значительными богатствами. Кроме того, после прошедших в 1918-1919 гг. реквизиций там остался минимум богослужебных предметов. В закрытых Палеостровской и Александро-Свирской обителях в мае 1922 г. были конфискованы остававшиеся там серебро и несколько риз с драгоценными камнями (эти ценности оказались самым значительным вкладом в общем числе изъятого). Из Муромского монастыря представителям уездной комиссии Помгол удалось изъять лишь ризы с двух икон, обложение с Евангелия и кадило, все остальное уже было конфисковано ЧК в 1919 г. В связи с тем, что в уездных комиссиях отсутствовали специалисты, на местах изъяли массу изделий из меди и других неблагородных металлов. В то же время среди изъятого оказались и предметы, имевшие историческую и художественную ценность, оценить которую члены комиссий были не в состоянии, представители Губмузея к кампании не были привлечены (за исключением Свирского монастыря и Петрозаводских кафедральных соборов).
2 апреля 1922 г., с началом развертывания массовой кампании в пользу изъятия церковного имущества, в местной газете «Карельская Коммуна» священник Крестовоздвиженской церкви Петрозаводска Павел Дмитриев опубликовал пространное «Открытое письмо священника к духовенству Петрозаводска и верующим по поводу обращения Правительства с просьбой о помощи голодающим Поволжья из церковных сокровищ». В своем письме он, ни разу не упомянув о послании Патриарха Тихона от 28 февраля, призывал к сдаче всех, без исключения, церковных ценностей государству, «отбросив все фарисейские размышления, с открытою душой».
В местной печати в рубрике, посвященной антицерковной кампании, начали еженедельно публиковать статьи с броскими заголовками («Шакалы» и пр.), где противопоставлялась, с одной стороны, позиция духовенства и верующих Кафедрального собора и Александро-Невской церкви, а с другой – Крестовоздвиженской общины, где, как сообщалось, «благодаря сознательному отношению к делу приходского совета и протоиерея П. Дмитриева… отдано все… беспрепятственно и с полным сознанием долга».
Духовенство Олонецкой епархии, знакомя паству с постановлением ВЦИК, в большинстве случаев не высказывало его критической оценки, но, в то же время, и не призывало поддержать это решение власти. Исключение составили несколько человек, активно выступавшие за его проведение в жизнь (примкнувшие впоследствии к обновленчеству).
Те священнослужители, которые пытались сохранить в храме то, что, согласно посланию Патриарха Тихона, не могло быть изъято, благословляли сборы по приходам или благочиниям изделий из драгоценных металлов, продуктов и денег. Некоторые представители духовенства отправляли в фонд Помгол личные ценные вещи или денежные пожертвования.
Начальники уездных отделов ГПУ на местах вели наблюдение за ходом кампании и направляли в губернский отдел материалы на тех, кто, по их мнению, являлся активным противником изъятия ценностей. Необходимо отметить, что практически все будущие обновленцы Петрозаводска еще за несколько месяцев до антицерковной кампании были арестованы ГПУ и привлечены к уголовной ответственности. Аресты могли быть неоднократными: после разбирательства и освобождения вышедший из заключения вновь становился обвиняемым. Затем в 1922 г. многие из арестованных священников были освобождены без предъявления им каких-либо обвинений, и весной 1922 г. они участвовали в кампании по изъятию церковных ценностей, вскоре примкнув к обновленческому расколу. В одном из частных писем, датированным 9 апреля 1922 г., автор сообщает: «Священник Дмитриев был арестован и находился в лагере принудительных работ. Его выпустили под условием агитировать за сдачу церковных ценностей. Он исполнил их требование…».
В ходе антицерковной кампании 1922 г. в Олонецкой губернии и КТК не было отмечено большого числа столкновений населения с властями и разного рода эксцессов на этой почве. Однако комиссиям, как правило, не удавалось в первый же день добиться своей цели, приходилось прибегать к угрозам. В основе недовольства верующих лежали, с одной стороны, абсолютная неуверенность в том, что вырученные средства действительно пойдут на помощь голодающим Поволжья, а с другой – запрет, содержавшийся в послании Патриарха Тихона от 28 февраля 1922 г. жертвовать из храмов предметы, без которых не обходится ни одно богослужение.
Верующие справедливо полагали, что изъятие в храмах ценностей не даст ожидаемых баснословных результатов. Вот как описывала в письме к родственникам все происходившее в те дни прихожанка одного из петрозаводских храмов. «Церкви наши пообчистили изрядно… Это была не помощь Поволжью, а именно грабеж. Убирали такие тонкие и мелкие ризы и оклады, за которые грабителей назовут дураками и вещи бросят, как не стоющие пережигания…».
В Олонце 17 апреля 1922 г. после доклада представителя власти о помощи голодающим Поволжья на голосование была поставлена резолюция об изъятии из городских храмов ценностей. Как выяснилось, к моменту вынесения резолюции часть собравшихся (около пятидесяти человек) ушла, осталось около ста человек. Из них за принятие решения проголосовали только тридцать пять. В результате представитель местной власти предложил «ввиду явного нежелания громадного большинства граждан отдать добровольно церковные ценности закрыть собрание и разойтись». Это событие лишь на некоторое время отодвинуло изъятие церковных ценностей из олонецких церквей. Спустя неделю нужная резолюция была принята на собраниях верующих, после чего власти осуществили намеченное мероприятие.
Чаще всего сами церковные общины жертвовали кадила, лампады, венцы и другие предметы, имевшиеся в нескольких экземплярах. Когда изъятие стало осуществляться принудительно, жесткими методами, верующие предлагали заменять наиболее почитаемые иконы и др. предметы менее ценными. В ходе работы комиссий из храмов началось снятие риз с икон (в т.ч. и с наиболее почитаемых), изымали дароносицы, чаши, напрестольные кресты, т. е. предметы, имевшие богослужебное значение, изъятие которых не было благословлено Патриархом Тихоном. Несмотря на то, что на местах представители уездных комиссий иногда шли навстречу просьбам верующих об оставлении в храмах святынь, из Петрозаводска поступали однозначные, жесткие распоряжения и требования полного изъятия всего ценного, исключавшие всякий компромисс.
Изъятие осуществлялось разными темпами. К концу мая 1922 г. в Лодейнопольском и Вытегорском уездах оно было закончено, в Повенецком находилось на завершающем этапе (этот уезд дал наибольшее количество ценностей, в основном, благодаря изъятому из городских храмов Повенца и Палеостровского монастыря). В целом кампания по изъятию ценностей завершилась к началу июня 1922 г. (за исключением Пудожского уезда, где работа еще продолжалась и была завершена только к августу).
Несмотря на то, что в ходе кампании крупных столкновений верующих с представителями власти на местах не произошло, в мае-июле того же года состоялось несколько показательных судебных процессов, на которых рассматривались уголовные дела по обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей и антисоветской агитации. Главными обвиняемыми стали миряне – члены церковных советов; священнослужители, как правило, в этих процессах выступали в качестве свидетелей либо вовсе не фигурировали в делах. После рассмотрения дел в Карельском ревтрибунале большинство обвиняемых ввиду полной недоказанности их вины были оправданы, шесть человек были осуждены к различным срокам заключения (от года до трех лет, с последующим применением к ним амнистии, один из них – условно), девять освобождены после суда. Из шести осужденных только один являлся священнослужителем. Цель проведения процессов состояла в устрашении тех, кто занимал активную позицию в вопросе изъятия церковных ценностей.
Как справедливо полагали верующие, результаты кампании по изъятию церковных ценностей оказались более, чем скромными. По оценке, данной в сентябре 1922 г., Кароблфинотделом в целом поступило в кассу и было отправлено в центр 2 фунта 26 золотников 28 долей (921 г) золотых и 40 пудов 19 фунтов 56 золотников 82 доли (663, 44 кг) серебряных предметов, а также 648 драгоценных камней (в серебряных изделиях), две полотняных ризы (с икон), расшитых жемчугом и драгоценными камнями (из Александро-Свирского монастыря) весом 1 фунт 66 золотников 84 доли (691 г). В общий учет дополнительно были также включены монеты из золота и серебра, и все изъятое (за исключением медных изделий и монет) оценено на сумму 1 млн. 792 тыс. 771 руб. Эта цифра была невелика, если учесть, например, что только одна коммуна имени Ленина в марте 1922 г. изыскала из своих средств в пользу голодающих Поволжья 1 млн рублей.
Басова Н.А., главный архивист ОиПД Национального архива РК, кандидат исторических наук
